- Лючио был прав, когда говорил, что я должен научиться вести себя, как человек, - демон отвернул край одеяла, стянул с себя джинсы и рубашку. - Иначе это плохо кончится, - темные глаза сверкнули яростью в полумраке комнаты. - Но еще рано. Рано, - он нырнул под одеяло и прикинулся спящим.
***
Спишь ли ты уже, мой нечаянный враг? Я не буду с тобою жесток. Все, что случится с тобой - всего лишь сон, бедный мой человек. Положи же голову на подушку, ты ведь устал? Тебе приходится много работать, чтобы вести достойную жизнь в этом городке. А твоя душа жаждет большего, не так ли? Я прочитал это по твоему лицу. Этот город тесен тебе! Ты создан для великих дел, а тебе ломает торшер негодный индейский мальчишка! Какая обида, не правда ли?.. Закрой глаза и усни, забудь этот мир.
Волны прибоя бьют с тяжелым грохотом о каменистый берег, седая пена высыхает на острых камнях. Кто сказал, что море синее? Оно серое, серое, как это мерзкое небо, нависающее над беспокойной массой воды свинцовыми облаками. Чайки с криками носятся взад-вперед, рассекают волны быстрыми крыльями. Их крики звучат все громче и резче, словно бы над самым ухом. Прилетело их четырнадцать - а улетает тринадцать, потому что одну навсегда поглотила сизая волна.
Спи, мой враг.
Твоя голова лежит на камнях, а ноги утопают в соленой воде. Их опутали липкие водоросли, и при всем желании ты не можешь вытащить их; только задираешь подбородок к тяжелому небу в беззвучном крики, напрягая все силы, чтобы выпутаться из силков, но ни один из пальцев твоих не слушается тебя. Маленькие рыбки приплывают к твоим ногами и обкусывают пальцы до крови.
Может быть, тебе повезло, а может, и нет. Я не буду мстить тебе взаправду, если ты будешь осмотрителен. Но ведь ты не будешь, не так ли? Ты ведь был несомненно прав, а я крайне невоспитанный юноша. Я признаю, что был виноват, я заглажу свою вину.
Босые юношеские ноги осторожно ступают по берегу. Они исцарапаны и истоптаны, их обладатель явно не знает обуви. Запрокинув голову чуть повыше, ты видишь его - не добропорядочного постояльца, в приступе пьяного буйства раздолбавшего твою прекрасную лампу. Он несет ее, расколотую, но не распадающуюся на части, в одной руке, а в другой - свое окровавленное сердце. В груди его рана, и видна пустота через отогнутые и сломанные ребра. На губах его проступает кровь, но лицо спокойно и умиротворенно.
- Я принес свою жертву.

Отредактировано Croatoan (2014-11-15 01:15:50)

Лампа ярко вспыхнула в руке у юноши и разлетелась на тысячи кусочков, один из которых вонзился прямо в грудь Габриэлю, проник прямо в сердце и застрял там, мучая его нестерпимой болью.
- Что тебе до того, кто я? -ровно произнес Кроатон и склонился над поверженным инквизитором. - Съешь его, и ты будешь жить, - он поднес к его губам окровавленное сердце, которое продолжало биться в его ладонях. разбрызгивая фонтанчики алой крови.
Чтобы дать ему время очухаться и решить, отклонить или принять это жуткое предложение, он присел с ним рядышком на камни. Кровь с его рук стекала на грудь Габриэлю, и каждая ее капля жгла, как огонь. Юноша покачал головой, отчего длинные пряди упали на его лицо, и прговорил:
- Давай я и тебе вырву сердце, тогда оно не будет болеть.
Любопытно будет посмотреть, как он встретит меня на следующее утро, после всех этих картинок, что я показываю ему. Смешнее всего, что он в жизни не догадается, кто здесь виноват, а решит, что у него слишком больная фантазия и ему пора на отдых. Жаль, что я так мало знаю об этом человеке, и не могу сейчас придумать для него что-нибудь совсем особенное, соприкасающееся с его личной раной, которая у него, несомненно, должна быть, как у каждого человека. Даже если это - просто отобранная в детстве конфета, занятно бывает дразнить ей людей.
На берег вышла из вода маленькая девочка, в изодранном и промокшем насквозь хлопчатобумажном платьице, которое когда-то явно было красным в шотландскую клетку, но сейчас выцвело и запачкалось. В светлых волосах девочки запутались медузы, а к распухшим от холода и соленой воды ножкам присосались клешнями раки.
- Мама утопила меня и ушла, - произнесла девочка тонким голосом. обращаясь к Габриэлю. - Ты не знаешь, когда она вернется?
Кроатон, улучив момент, когда жертва его снов отвернулся, исчез, оставив на камнях свое сердце, на глазах высохшее  и съежившееся, как комочек глины.
Девочка обвила за шею Габриэля, который смог наконец-то сесть, потому что водоросли, державшие его ноги, куда-то улетучились.
- Помоги мне найти маму, пожалуйста, - прозвенел над самым ухом нежный детский голос, в котором слышались нотки плача. - Я замерзла  в соленой воде, медузы меня обжигают, а рыбы кусают за ноги.
Любопытненько, как ты будешь себя вести? Скинешь ли дьявольское наваждение или, наоборот, попробуешь помочь? Тобой движет твое бессознательное: больше нет запретов и морали, есть только ты сам наедине с собой. И как бы ты себя не повел, лучше тебе не будет, у меня ведь много разных картинок.
Впрочем, это ведь сон, всего лишь сон. На сколько ты завел будильник, солнце мое?

Перестарался чуточку Кроатон - жертва его проснулась от слишком яркой боли во сне и связь была утеряна. Жнец душ недовольно заворчал, присел в постели, обнял колени. В окно ярко светил месяц, по нему демон определил, что ночь еще только-только начинается. Значит, еще порезвимся, - сказал он себе и принялся ждать. Прошло десять минут, пятнадцать, а Габриэль все не появлялся в сознании Кроатона - значит, заснуть не мог, или, что хуже, решил не спать какое-то время.
Кроатон заскучал, выполз из постели, просочился в соседний номер, обитатель которого заснул полусидя в кровати с зажженной лампой и книжкой в руках. Темный прошел на цыпочках к нему, осторожно вытащил книгу и глянул на открытую страницу.

"Под высоким собором в Толедо находится наполненный водой подвал, имеющий подземное сообщение с рекой Таг, огибающей город. Подвал представляет собой небольшое темное помещение. В воде обитает огромная змея с глазами, сверкающими подобно драгоценным камням. Рядом с ней - золотая чаша, в которой хранится золотой кинжал. Обладающий им становится полновластным хозяином города: кинжал является ключом от Толедо."

Кроатон и правда был поэтического склада, потому что прочтенное поразило его если не до дна души, так как она у него была бездонная, но на пару километров вглубь точно. - Почему кинжал является ключом? - задумчиво проговорил он, забыв, что может разбудить постояльца. - Было бы просто, если б он сказал: кинжал является символом власти, или - с помощью кинжала можно добыть власть. Но тут сказано, ключ, - демон отвернул обложку книги и посмотрел на заглавие: "Карл Густав Юнг. Сны и бессознательное". Какое совпадение, однако, - засмеялся тихонько дух и снова уткнулся в текст. Но не успел он дочитать до того места, где объясняется, что кинжал обозначает мужское начало, как на горизонте его мыслей снова появился спящий управляющий отеля.
Кроатон бросил книгу и ретировался в свою комнату, чтоб никто не мог помешать ему и дальше плести причудливый узор из снов.

Ритмично бьют небольшие круглые барабаны из натянутой и высушенной кожи животных, размалеванные до состояния чертей дикари пляшут вокруг костра, в котором на долгом шампуре жарится молодая девушка. Голова ее запрокинута, волосы трещат на огне, а струйки дыма лижут обнаженную грудь.
Молодой человек поднимает бокал с вином и выливает темно-красную струю на холмик между ее крутыми бедрами. Сначала кажется, что рожки у юноши на голове прикручены, но потом ты понимаешь - вовсе нет, он на самом деле фавн, дикое дитя природы. Копытца его вытаптывают лунки в серой земле, а большие коровьи глаза дышат похотью.
Он смеется дико, указывая пустой чашей на Габриэля, привязанного к дереву напротив костра, скачет бешено вокруг, громкими криками призывая своих товарищей принять участие в празднике.
Девушка поднимается в пламени, освобождает себя от палки и медленно идет к Габриэлю. У нее лицо Леноры, но глаза безжизненны и тусклы. Тело ее прекрасно - высоко вздымаются белые груди с темными сосками, живот округлый и мягкий, а с лона ее стекают капли вина. Огонь не обжег ее, а сделал еще роскошнее, не так ли?
Она кладет обе ладони на плечи Габриэлю, заглядывает в лицо с тоской и надеждой и шепчет тихо:
- Ты не видел, прекрасный, где моя дочка?

Кроатон наблюдает, довольный. Он еще понятия не имеет, что значит Ленора для Габриэля, и что у Леноры была любимая дочь, которая погибла именно из-за Габриэля. Просто призвавшая его ведьма - единственная женщина, которую он запомнил как следует, и он знает - в мире людей ее считают красивой. А потому, не задумываясь, вплел ее лицо в кружево своих снов.

Отредактировано Croatoan (2014-11-15 01:14:47)

Вакханалия продолжалась. Кроатон раскручивал нить сна дальше, не спуская глаз со своей жертвы. Все для тебя исчадия. Однако, - фыркнул он, выслушивая гневный отпор управляющего, - Какие мы святоши, ей-богу, тебе бы лучше пастором быть, а не управляющим... Да, конечно, плоть твоя тебя выдает с головой, мистер Ханжество, - он едва не прыгал от радости по кровати, воображая, как будет утром обливаться холодным потом этот явно замороченный на вопросах греха и целомудрия человек, кляня себя и поражаясь, как ему, такому хорошему, могло приснится подобное безобразие. Он мог и ошибиться в своих предположениях - но весело было в любом случае.

- Ты хочешь пить? - полувопросительно-полуутвердительно сказал фавн, подходя к дереву с чашей, наполненной вином. Он дождался, пока Габриэль откроет глаза, и протянул руку с чашей к ним, но поднес ее не ко рту привязанного мужчины, а к губам женщины. Ленора пила, запрокинув голову и прикрыв тяжелые веки, набрала вина за щеки и склонилась к Габриэлю.
- Ты же хочешь пить, - лукаво произнес фавн, поблескивая глазами и качая кудрявой головой, которую обвивала гибкая виноградная лоза, спускающаяся на плечи.
Женщина прижалась к нему ртом, раскрыла губами его губы, позволив пьянящей жидкости перетечь к нему в рот, смешавшись с ее слюной. Светлые волосы ее волной упали на плечи злополучного сновидца, заслонили плотной завесой окружающий мир, щекотали шею. Ленора провела сухой и горячей ладонью по его коже от выступающих ключиц вниз, по груди, по животу, спустилась к лобку и охватила пальцами возбужденный член. Фавн засмеялся, бросил чашу на землю, принялся отвязывать Габриэля от дерева, глядя томными, чудь подернутыми поволокой глазами. Веревки, удерживающие мужчину, распались, но свободы ему это не принесло: лесное чудище крепко ухватило его за оба запястья, сжало, словно клешнями и потянуло к себе, вынудив практически лечь к нему на мохнатые колени.
- Ты же хочешь ее? Так возьми, - шепнул он на ухо Габриэлю, обдавая того горячим дыханием. А затем высунул широкий и длинный язык и принялся вылизывать мочку уха бывшего инквизитора, сладострастно постанывая.
Женщина, похожая на Ленору, одарила благодарной улыбкой козлоногую тварь, и почти легла сверху на поверженного мужчину, насаживаясь на его колом стоящий член, обхватив руками его талию.

Кроатон, сочинявший все это в порыве творческого вдохновения, едва удержался от того, чтоб ввести в это трио и своего нового знакомого - но в последнюю минуту передумал, не столько от того, что пожалел Габриэля, которому непременно пришлось бы видеть Лючио в реальности - а после снов, внушенных Жнецом, он бы вряд ли и трех слов связал, не краснея и не запинаясь. Но какая-то странная ревность вдруг пронзила Кроатона, и он приберег образ прекрасного любовника для себя самого.

Кроатон был в ударе. Кроатон катался по постели, сминая простыни, глаза его блестели едва ли не ярче, чем в ту ночь, когда он был с Лючио. Теперь он понял, какую бесценную услугу оказал ему новый знакомый: узнав на собственном опыте, что такое удовольствия плоти, он мог полнее представлять, что чувствуют другие. И брать их за самое чувствительное место - в прямом смысле. Он ожидал, что Габриэль поддастся страсти, ведь во сне берет власть подсознательное, а запрет разжимается свои тиски. Но то, с какой страстью еще недавно кричащий "исчадие ада!" мужчина взялся за дело, обрадовало Темного.
Сейчас тебе мало не покажется, - мурлыкнул демон, опьяненный своей поистине дьявольской фантазией.

Женщина приняла его плоть в свое бездонное лоно, темное и жаркое, как тот хаос, из которого родилась вселенная, как первобытная пещера, из которой вышел первый человек. Она царапала его спину ногтями, неистово вскрикивала при каждом толчке, прикрывая свои горящие страстью глаза.
Откуда ты вышел - туда и вернешься.  Что было местом твоего рождения, станет твоей погибелью.
Она не выпустила его, даже когда он кончил, насильно удерживая его уже потерявший крепкость член в себе. Губы ее приблизились вплотную к его лицу, шептали что-то невнятное и бессвязное, может быть, слова любви, а может, проклятья. Лесной юноша откинулся на спину, закинул ногу на Ленору, вынуждая Габриэля плотнее прижаться к нему спиной, протянул руку и ухватил за сосок женскую грудь. Рука его была груба и шершава, а под ногтями серыми полумесяцами скопилась грязь.
В ту же секунду податливое женское лоно, влажное от семени и естественной смазки, стало вдруг хищным и жадным: ряд зубов, острых и длинных, как у щуки или акулы, окружили член Габриэля и вонзились в него со страшной силой, и зажевали с чавканьем и брызгами крови.
Женщина захохотала дикими смехом и оттолкнула его от себя, и он упал на землю, мимо выскользнувшего из-под него фавна, окровавленный и лишенный мужского естества, а Ленора наступила ногой на него грудь и сказала:
- Все еще хочешь меня?

Хихикая, Кроатон сполз на самый край кровати. Все прошло лучше некуда, одно его печалило: он не мог видеть реакцию управляющего, после того, как тот проснулся, для этого надо было покинуть отель и переться к Габриэлю домой. А лень было, и риск попасться слишком большой. Не хватало еще, чтоб его обвинили в грабеже, поймав в чужом доме.
Самое странное, отметил Жнец, он сам несколько возбудился, придумывая эти сладострастные сцены. Вот как, значит, его человеческое тело и впредь будет вести себя соответственно свой природе. Не сказать, чтоб это опечалило демона, скорее казалось занятным. Некоторое время он ерзал по постели, размышляя, что получится, если он прямо сейчас отправится к Габриэлю и отымеет его не во сне, а на самом деле, решил, что психиатрическая лечебница тому будет обеспечена, а его, Кроатона, ждет нешуточный нагоняй от Леноры. И если первое обстоятельство выглядело на редкость заманчиво, то второе заставило Темного все-так отказаться от такого восхитительного плана.
Оставалось ждать, когда жертва снова уснет. Час проходил за часом, в отеле потухли последние горящие окна, луна закатилась, только звезды ярко горели алмазными россыпями на черном небе. А Габриэль все не спал. Кроатон не терял надежды: ночь была глубокая, до утра далеко, должен же его сморить сон рано или поздно!
И его ожидания были вознаграждены. Стоило Габриэлю уснуть, как Жнец коршуном набросился на его измученное сознание.

На этот раз он не стал выдумывать фантастической обстановки. Игра на контрастах - что может быть лучше? Тем более что, чем привычнее окружающий мир, тем труднее отличить сон от яви. Габриэлю снилась его же комната, он сидел на стуле, а на батарее рядком выстроились кружки.
Кроатон вышел прямо из стены, одетый в легкий шелковый японский халат, перепоясанный широким поясом с тяжелым кривым мечом на перевязи. Волосы его были завязаны в высокий хвост, лицо было похоже на маску: плотно сжатые губы  и непроницаемые глаза, напоминающие черные провалы. Он прислонил меч к груди Габриэля, уперев его в колени, а сам медленно развязал пояс (он скользнул на пол, как змея) и распахнул полы халата, выставляя напоказ свое гибкое юношеское тело.
Бледно-желтая, как слоновая кость, кожа. Алый шелк с темным узором. Черный пояс и черные волны волос. Разве он не прекрасен, демон смерти, внезапно явившийся перед проклятым инквизитором?
- Не смотри, - тихо и повелительно произнес Кроатон, нагнулся, не спуская пронзительных глаз с Габриэля, поднял с пола пояс и закрыл ему глаза, завязав на затылке тугой узел.
Полетел на пол махровый халат, бесцеремонно снятый демоном, и Габриэль оказался на стуле обнаженным и беззащитным, с плотно завязанными глазами и прислоненным к груди мечом, чье острие холодило кожу.
- Встань, - так же тихо и отчетливо скомандовал демон смерти и поднял Габриэля со стула, вынуждая его отойти к стене. Тот ничего не видел, но почувствовал своей спиной холод камня, а руки его оказались закованы в тяжелые кандалы и высоко вздернуты в разные стороны над головой, так, что он почти висел, едва касаясь пола носками.
Меч в руках Кроатона превратился в тяжелый бич, он погладил им Габриэля по шее и груди и поднес плетеный кожаный конец, сложенный петлей,  к его губам, как бы давая попробовать на вкус то, чем он будет его истязать.
Минута ожидания, наполненная тревогой. Взмах рукой, свист кнута в воздухе - и Габриэля обжигает нестерпимая боль.
Кроатон смеется, глядя на сочащуюся кровью полосу, рассекающую грудь инквизитора.

Кроатон отступил на шаг и произнес звенящим от смеха голосом:
- Неужели тебя не хватило даже на один удар? Не разочаровывай меня так. Ведь здесь еще много всего, - и он прошелся кругом по подвалу, передвигая пыточные инструменты, так, чтоб они гремели погромче.
Габриэль не мог видеть, что там стоит, но эти лязгающие звуки - и неизвестность - должны были действовать на душу человека еще сильнее, чем вид ужасных орудий.
Он прислушивался к внутреннему состоянию Габриэля, пытался уловить его мысли и чувства, и чем больше чувствовал, тем больше ощущал какую-то раздражающий, непонятный мотив. Этот мужчина... он будто бы сам был палачом и пытал своих жертв. Или, по крайней мере, присутствовал при пытках. Но как такое могло быть? Или Кроатон чего-то не знает о теперешнем веке. В любом случае, нет смысла гадать - следует вывести его на чистую воду. Он приблизился снова к Габриэлю, склонился к нему, опаляя легким дыханием его лицо и прошептал на ухо:
- Хватит? Как быстро те, кого мучил ты, начинали тебя просить об этом? Разве они держались не дольше тебя? И ты был глух к их мольбам, не так ли?
И он снова отступил на шаг и ударил, размахнувшись из всех сил. Кнут со свистом рассек воздух и опустился на беззащитное тело инквизитора, перечеркнув крестом предыдущую полосу. Жнец душ залюбовался на произведение рук своих.
- Я нарисую на тебе пентаграмму, - заметил он, все ольше и больше увлекаясь игрой. - Скажи, чего ты больше боишься - гибели тела или гибели души? - и он снова ударил его, пририсовывая "лучик" звезды на груди.
Кстати, как он мог об этом забыть. Ведь эти люди чего только не навыдумывали про демонов и им подобных: пентаграммы, ритуалы, контракты. Что-то было похоже на правду, что-то - нет, но ведь ничто не мешает ему, Кроатону, разыграть какого-нибудь дурачка, заключив с ним контракт на его бессмертную душу! Которую Кроатон может легко забрать безо всяких условий.
Или в XXI веке не осталось людей, верящих в подобные вещи? Впрочем, что за чушь. Ведь ведьмы есть, и одна из них не далее как несколько дней назад вызвала его из Тьмы. Значит, могут быть и те, кто готов продать душу дьяволу.
- Ты бы продал душу дьяволу, чтоб достичь своих целей? - с искренним любопытством спросил Кроатон. - Чтоб избавиться от боли, например! - его голос внезапно стал диким и громким. Одним движением он сорвал повязку с глаз Габриэля. - Смотри! Это огонь, и он жжется.
Он поднял железные щипцы на длинной ручке с наполненной горящими углями жаровни, показал Габриэлю раскаленный докрасна металл.
Как жаль, что это всего лишь сон. Может быть, через какое-то время... Я встречусь с ним и повторю все это в живую. Надо будет попросить Ленору... она не должна быть против. Она обещала мне много душ. В конце концов, одним человеком больше, одним меньше, - и он хищно оскалился.
Раскаленные щипцы все ближе и ближе к груди Габриэля, мгновение - и вот уже ярко-красный металл коснулся беззащитного соска, прижигая его и вызывая адскую боль.

Отредактировано Croatoan (2014-11-16 18:00:33)

Если бы Кроатон присутствовал рядом с Габриэлем телом и душой, он бы не смог удержаться от проявлений буйной радости и неминуемо выдал бы себя. Когда он пришел во сне к управляющему отеля, чтобы отомстить за случайную стычку из-за порчи гостиничного имущества, он и подумать не мог, что поймал на крючок такую рыбу. Жнец душ насторожился, уже когда Габриэль упомянул о проклятии, когда же с губ злополучного инквизитора сорвалось имя Леноры Блэк, Кроатон вообще очумел от удивления. Не в состоянии справится с собой, он прервал на несколько мгновений сон Невилла, погрузив его в темное забытье, а сам выскочил на крышу отеля и понесся вскачь, сбивая черепицу и оглушая округу дикими хохотом, замаскированным под истошное мяуканье котов.
Неужели правда бывают такие совпадения? Он, Кроатон, совершенно нечаянно поймал трехсотлетнего инквизитора, врага Леноры, которая обрекла его на вечное проклятие! А началось-то все с разбитой лампы! Ох, Габриэль-Габриэль, лучше бы тебе простить узкоглазому юноше эту лампу...
Нарезвившись вдоволь, Кроатон улетел сознанием к своей жертве, чтоб продолжить чудесный спектакль. Он решил ничем не выдавать себя, прикинуться, что имя ведьмы ему ничего не говорит. Не стал он комментировать и слова о Сатане, подумав лишь про себя, что, вероятнее всего, Габриэль и приблизительно представить себе не может, как этот самый Сатана выглядит. И засмеялся тихонько, вспомнив необычного постояльца. Да уж, замечательный город Нью-Салем! Отелем управляет бессмертный, номера сдаются демонам...

- Как разговорчив сделался ты под пыткой, - равнодушно проговорил призрак Кроатона во сне Габриэля. - Жалкий трус, не колеблющийся посылать на смерть других, но не могущий вынести даже самую слабую боль.
И он поднес раскаленный металл к другому соску мужчины - для симметрии. После чего выронил щипцы на пол, переступил через них и приблизился вплотную к висящему на стене узнику.
- Я - не Сатана, - сказал он, глядя прямо в лицо Габриэля. - Я всего лишь тень твоих страхов, которые ты копишь в себе, - его руки скользнули по плечам мужчины, успокаивая, лаская. Тот, кто принес боль - тот и избавит от нее. Кроатон положил свою темноволосую голову на грудь Габриэлю, прильнул к нему все телом, обвивая напряженный от боли и подвешенного состояния стан.
- Хочешь ли ты встретиться со мной наяву? - задал он совершенно безумный на первый взгляд вопрос и поцеловал инквизитора в губы.
Спалился фактически, интересно было - отреагирует ли на это Габриэль, попытается ли проснуться? Некоторые жертвы подобных шалостей Темного и без подсказок догадывались, что с ними происходит, но выскочить из сна усилием воли ни у кого не получалось. Сон кончался или по желанию Кроатона, или когда он, переусердствовав с слишком яркими моментами, будил человека сильной болью или страхом.
- Я тебе обещаю - ты будешь моим, - улыбнувшись, он поднял глаза на Габриэля. - Подружись со мной сразу, потом легче будет.
Он выпросит у Леноры эту душу. Отказа не будет - раз этот инквизитор чем-то досадил ведьме, так что она его прокляла, единственным препятствие может быть желание Леноры растянуть его казнь еще на пару столетий. Но тут можно как-нибудь исхитриться, например, подстрекнуть Габриэля навредить Леноре... чтоб она решила, что безопаснее будет окончательно уничтожить инквизитора.
Как прекрасно жить на земле, подумал Кроатон и еще раз поцеловал Габриэля в губы.

- Почем тебе знать, что спас? Вырванными под пыткой раскаяниями душа не спасается, - вкрадчиво проговорил Кроатон, все более откровенно лаская свою жертву, - Их не спас, и себя погубил - подчинив душу жажде насилия.
Забавно было смотреть, как он дергается от отвращения при малейших прикосновениях. От кнута и то не так дергался. Удивительное создание человек, произвольно определяющее для самого себя, что является большим грехом, а что меньшим. Он был немилосерден - но считал это позволительным ради спасения души. А слияние плоти, гораздо более невинное, на взгляд Кроатона, занятие, он считает страшнейшим грехом до сих пор. Несмотря на то, что на руках у него "кровь сотен невинных", как он сам проболтался.
- Ты все равно погиб уже, так к чему сопротивляться? Научись наслаждаться грехом, почувствуй сладость отравы - тогда тебе не нужен будет твой рай, который ты все равно не получишь! Потому что одержим жестокостью и жаждой мести.
Он яростно прикусил плотно сжатую губу Габриэля, слизнул каплю крови, сбежавшую на подбородок. Наблюдать за душевными муками жертвы было для него большим удовольствием, чем сам процесс, тем более что дело происходило во сне, и больше напоминало порно-фильм для Кроатона, физическое тело которого валялось в данный момент в номере отеля Лакруа. Но желание посмотреть, как будет корчиться от чувства попранного достоинства и морали инквизитор был слишком велико: и Кроатон, вспомнив в подробностях происходившее между ним и Лючио, решил воспроизвести процесс - только с другой стороны.
- Разве ты не понял? Я есть отражение тебя, я есть то, чего ты боишься больше всего, и чего тем не менее хочешь, - произнес коварный демон, не заботясь о том, насколько сказанное им было правдой. Это может быть так хотя бы на малую капельку - но Габриэля уже будет сжигать пламя вины. Это может быть совсем не правдой - кто знает, может, этот мужчина правда совсем не испытывает влечения к мужчинам, ему и женщин вполне хватает, как предыдущий сон показал... Но человек слаб, и легко посеять в нем сомнения, разрушить уверенность в самом себе.
Темный подошел к ржавому колесу посреди подвала, повернул его, как штурвал, и под потолком натянулись цепи, потянувшие за собой ноги Габриэля - еще секунда, и он беспомощно висел в воздухе, прочно удерживаемый за все четыре конечности, весьма непристойно расставленные в стороны.
Кроатон приспустил его пониже, на уровень своего пояса, между делом поражаясь, откуда у него самого такая изуверская фантазия: видно, кроме поэта, он проглотил ненароком и какого-то поклонника маркиза де Сада. Но от этого только веселее было. Он зашел между ног Габриэля, погладил по внутренней стороне бедра и спросил ласково:
- Ну так что? У тебя есть выбор: или ты получаешь удовольствие, забив на свои дурацкие предрассудки, или продолжишь наслаждаться своей праведностью. Как говорил Бенедикт Спиноза, - с этими словами Кроатон обхватил талию инквизитора, притягивая его к своим бедрам, - свобода есть осознанная необходимость. Так познай же ее.
И он вошел в него, не пытаясь никак ни ослабить, ни предотвратить ту боль, которая неминуемо должна была последовать за таким вторжением.